Отец Макарий (в миру Алексей Черножмых) мужского монастыря города N уже с утра попивал кагор.    Вот, печально и с некоторым томлением в душе думал он, сповадил же, блин, господь... И зачем это, прости господи, так...    Отцу Макарию было тридцать семь и, благодаря относительно праведной жизни, что ведут священнослужители в монастырях, ощущал он себя в полном расцвете сил. Что и говорить: кагор, которым нередко баловался святой отец не был водкой, и потому в то время как многие его ровесники в мирской жизни уже порядком перепились (и перебили друг другу морды в пьяных драках, или наполучали ещё какие-либо увечья), отец Макарий выглядел очень свежим, не носил очки и не курил. Разве что не брился ни разу в жизни, но здесь, в монастыре, на это вряд ли кто обращал внимание. Многие, конечно, думают, что в монастыре вообще мало уделяют внимания внешности. Особенно чужой внешности... Остаётся только пожать плечами.    Так или иначе, но этот здоровый, начитанный мужчина в расцвете сил невыразимо страдал. То есть он не всегда страдал - будучи высокого роста и с довольно широкими плечами, а также имея от природы чёрные как смоль волосы, которые не вились не только на голове, но оставались прямыми и в виде усов и бороды - был отец Макарий очень привлекательным. Брейся он, одевайся по моде и живи в миру - наверняка имел бы к своим тридцати семи не один десяток любовных связей за плечами. Но мужской монастырь никак не располагал к женщинам. Не благоволил им и сам отец Макарий.    Он налил себе второй уже за это утро стакан кагора и с тоской поглядел в резное оконце своей кельи. На дворе была поздняя весна и тёплое солнце заливало пыльную дорогу от трапезной до церковного прихода. На приваленных к стене прихода брёвнах восседали жирные, с дутой грудью голуби, а вокруг них скакали воробьи - видимо ожидали, что скоро понесут выбрасывать оставшиеся от завтрака помои и они наклюются их вдоволь.    - Божьи твари, - тихо и грустно прошептал отец Макарий с очередным глотком христовой крови.    Сердцу его было тесно в грудной клетке, а ему самому - в келье. Не деревянный стол, деревянная же лежанка и маленькая кубатура его монашеской комнатки теснили его, нет. Не сиделось ему здесь из-за молодого послушника Владимира, переведшегося сюда всего месяц назад из монастыря города K. Был Владимир статен и безусловно красив. Двадцати двух лет от роду, он уже понимал свою природную красоту и, может быть, даже пользовался ею. А может и не пользовался, но просто не мог (и не хотел) воспротивиться искушению. Искушениям. У Владимира никак не росли усы и борода - его лицо оставалось абсолютно гладким - не было и намёка на хоть какую-нибудь, мало-мальски видимую растительность. У большинства девушек в ясный весенний день солнце высветит на лице больше тонких волосков, чем у Владимира. А вот на голове волосы были у него чудесного каштанового цвета и слегка вились.    Святой отец отхлебнул ещё вина и вдруг поймал себя на мысли о том, что думает, есть ли у Владимира волосы где либо ещё, кроме головы...    Господи, за что мне такое наказание? Ведь всё было так чудесно. До Владимира. А теперь практически всё население монастыря никак не надышится на него. Мало того, что он невольно отобрал лидерство, популярность у отца Макария, но отец Макарий и сам уже чувствовал, что ему просто необходимо как можно чаще видеть Владимира. Ему просто необходим этот каштанововолосый юноша.    Святой отец раздражённо зажмурился - много слухов ходило о красивом новом послушнике. Подумать только: прошёл всего месяц, а уже "много слухов". Слухи, конечно, слухами, но больше всего отца Макария беспокоило то, что он всё чаще стал встречать Владимира с другим послушником - Димитрием.    Димитрия однозначно никто и никогда не назвал бы симпатичным. Но всё же был он относительно привлекательным. Не притягательным, но всё же привлекательным. Среднего роста и довольно хлипкого телосложения. С узким лицом, на котором по весне всегда выступали россыпи веснушек. Вся же привлекательность заключалась в его кротости и полной безотказности. Он уступал всем... Но не всем нравился, так как был очень опытен и мог сделать так, что его партнёр в любовных утехах больше ни о ком и ни о чём другом думать не сможет. И, соответственно, мог сделать наоборот. Несмотря на абсолютную уступчивость, Димитрий давался всё-таки не всем. Даже далеко не всем. И ещё только месяц назад отец Макарий в душе гордился тем, что Димитрий был полностью в его власти. А другие втайне завидовали этому.    Но теперь... Святой отец снова раздражённо зажмурился, будто от изжоги. Почему вдруг всё так резко поменялось?